Главная русская книга. О «Войне и мире» Л. Н. Толстого - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
95
«Он не был игрок, по крайней мере никогда не желал выигрыша. Он не был тщеславен. Ему было совершенно всё равно, что́ бы о нем ни думали. Еще менее он мог быть повинен в честолюбии. Он несколько раз дразнил отца, портя свою карьеру, и смеялся над всеми почестями. Он был не скуп и не отказывал никому, кто просил у него. Одно, что́ он любил, это было веселье и женщины, и так как по его понятиям в этих вкусах не было ничего неблагородного, а обдумать то, что́ выходило для других людей из удовлетворения его вкусов, он не мог, то в душе своей он считал себя безукоризненным человеком, искренно презирал подлецов и дурных людей и с спокойною совестью высоко носил голову.
У кутил, у этих мужских магдалин, есть тайное чувство сознания невинности, такое же, как и у магдалин-женщин, основанное на той же надежде прощения. „Ей всё простится, потому что она много любила, и ему всё простится, потому что он много веселился“».
96
Подробный разбор см.: Лекманов О. Генерал Раевский и сыновья // Лекманов О. Поэты и газеты: Очерки. М., 2013.
97
Антонова К. Господа Чихачёвы: Мир поместного дворянства в николаевской России. М., 2019. С. 28; цитата слегка переиначена из технических соображений.
98
Шелгунов Н. Философия застоя. Дело. 1870. № 1.
99
«Следуя Толстому-теоретику, можно каждое жизненное событие объяснять двояко: исходя из желаний и воли людей — тогда одни лишь случайности наполняют жизнь и историю; либо искать объяснения в действии высшей надчеловеческой воли — тогда предустановлено в жизни все до мельчайших подробностей. И в отвлеченных своих рассуждениях автор „Войны и мира“ так и не сводит концы с концами, объясняя исторический результат то стихийным и случайным совпадением произволов, то определением свыше. Эти два объяснения человеческой жизни остаются логически не совмещенными в толстовской теории» (Бочаров С. Роман Л. Толстого «Война и мир». М., 1978. С. 26).
«Мир у Толстого многозначен, нецелен, скрыто противоречив. Жизненные опыты разных людей, героев романа, включаются этим обширным и емким образом — „мир“ — опыты Пьера и Николая Ростова, князя Андрея и Каратаева. Каждый из этих отдельных опытов — как бы грань, сторона многозначного образа; и в то же время каждый — это своя особая истина, особое понимание „мира“; их надо бы все согласовать, и Толстой, очевидно, этого хочет, — но реальность жизненного процесса такова, что на пути к соединению своему они должны расходиться и даже возможен между ними конфликт. И как раз в эпилоге, при видимой счастливой развязке, начинает показываться возможность конфликта там, где раньше таилось противоречие» (Фойер К. Б. Генезис «Войны и мира». СПб., 2003. С. 217).
«Когда мы прочли эту удивительную книгу <…> — мы все-таки продолжаем чувствовать, что автор не нашел предмета своих исканий <…> Мы видим, что душа Толстого страдает в ужасном одиночестве, что он дрожит на высотах мысли, сознавая, что все кругом него мрак, пустота и отчаянье» (Беринг М. Вехи русской литературы. М., 1913. С. 55).
«При рассматриваемом построении повествования текст всего произведения в целом как бы распадается на отдельные описания, данные с точки зрения разных лиц, представляя собой — в интересующем нас аспекте — соположение этих отдельных текстов, но не их синтез» (Успенский Б. Семиотика искусства. М., 1995. С. 127).
«Толстой предлагает историкам „оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами“, однако сам этому предписанию не следует: значительная часть его рома значительная часть его романа посвящена именно царям, министрам и генералам» (Оборин Л. «Война и мир» Л. Толстого // Полка: О главных книгах русской литературы: Сборник статей. М., 2022. С. 152).
«К концу „Войны и мира“ любого рода решение (философских вопросов. — В. К.) вообще кажется все менее вероятным» (Фрейзер М. Наука реализма: «Губернские очерки» М. Е. Салтыкова-Щедрина и проблема литературной репутации // Русский реализм XIX века: Общество, знание, повествование. М., 2020. С. 419).
100
Ранчин А. Трактовка истории в «Войне и мире» в свете исторических концепций и подходов ХХ века // Ранчин А. Перекличка камен: Филологические этюды. М., 2014. С. 141–152.
101
Берлин И. История свободы. М., 2001. С. 197.
102
Ср. в письме В. А. Жуковского И. П. Тургеневу от 11 августа 1803 года: «Душа, как духовный атом, отделенный от души всемирной, объемлющей все своей беспредельностью, должна к ней приобщиться и в нее кануть, как в океан капля…»
103
Великанова Н. Узел романа // Толстой и о Толстом: Материалы и исследования. М., 1998. С. 40.
104
Великанова Н. Рождение художественного текста. Стенограмма эфира. http://gordon0030.narod.ru/archive/15880/index.html
105
Волков Г., Цявловский М. Предисловие к девятому — четырнадцатому томам // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений в 90 томах. (ПСС) Т. 9. М, 1937. С. Х — ХI.
106
Зорин А. Лев Толстой и история. Расшифровка аудиолекции. — https://arzamas.academy/courses/47/7
Та же мысль выражена в Зорин А. Жизнь Льва Толстого. С. 91–92.
107
В. Курицын. «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого. // Полка: О главных книгах русской литературы: сборник статей. — М.: 2022.
108
«Толстой выбирает необычную для своего времени повествовательную технику. Стандартным решением были бы воспоминания повзрослевшего повествователя о своих детстве, отрочестве и юности. Чуть изобретательнее был бы рассказ от лица самого мальчика: тогда читатель проживал бы происходящее вместе с ним, „в режиме реального времени“. Но Толстой решил совместить оба этих решения: в пространстве трилогии разом существуют и маленький Николенька, и взрослый повествователь». Трофимова Н. Детство. Отрочество. Юность. Полка: О главных книгах русской литературы: сборник статей. — М., 2022. С. 626.
Борис Эйхенбаум выделяет в качестве ключевого следующий фрагмент «Севастополя в мае», где между первой и второй фразой всеведущий рассказчик словно бы отодвигает своего собрата, выходит из-за спины рассказчика предполагающего: «Он должен был быть или немец, ежели бы не изобличали черты лица его чисто русское происхождение, или адъютант, или квартермистр полковой (но тогда бы у него были шпоры), или офицер на время кампании перешедший из кавалерии, а может и из гвардии. Он
